ВУЧИЦА

ВАСЯ
Июнь выдался на редкость солнечным и жарким. В воздухе буквально висело горячее марево. Андрей с Натальей стояли на небольшом пригорке и любовались природой. Перед ними открывался удивительная картина: на ярком, светло-синем небе ни облачка, внизу, в нескольких десятках метров приветливо журчала Слоча. Солнечные лучики весело играли на поверхности воды, заставляя невольно прищуриваться. Вокруг стрекотали кузнечики, где-то за деревней низко пролетели ласточки. На противоположном берегу шла неторопливая деревенская жизнь. Авдеевка словно медленно просыпалась, лениво потягиваясь от долгого сна. Все деревянные домики- аккуратные, стройно сложенные — бревнышко к бревнышку. Заборы выкрашены в белый или коричневый цвет. Крыши домов венчали флюгеры в виде петушков или коников. Близился обеденный часи и над многими печными трубами уже начинал виться робкий дымок. Лаяли собаки во дворах. Вдоль по центральной улице направлялся отряд из кур, возглавляемый крупным петухом, степенно прохаживавшимся по обочине дороги. Огромный хряк, только что вышедший из ворот дома Сидора, лениво обозревал окрестности, прикидывая, куда лучше направиться. Доярки недовольно подгоняли коров, возвращавшихся с луга, Афанасий, крепкий плечистый мужик с окладистой бородой запрягал лошадь с телегой и вяло переругивался с женой. Слов было не разобрать, но судя по упертым в бока рукам, потрясанию белоснежным полотенцем с красными маками и плотно сдвинутым бровям, спор разгорелся суровый. Меланька, соседская девчушка, возвращалась из леса с полным лукошком грибов и сплетенным венком из ромашек и одуванчиков на голове. Ее улыбка была загадочной и словно неземной. Мысли Меланьки явно блуждали где-то далеко отсюда. От старой кузницы долетали равномерные удары кувалды — должно быть к старому Макару пришли подковать кобылу или кочергу сделать. В центре деревни возвышалось новое здание клуба, построенное из красного кирпича. Над крыльцом развевался кумачовый флаг. А вдали, за лугами начиналась полоска леса. Издали угадывались плотные ряды сосен, елей, осин. Андрей любил бывать в лесу, держаться за старые, замшелые стволы деревьев, пробираться осторожно через бурелом, руками раздвигать кусты в поисках грибов и ягод. Раньше, после школы и по выходным они часто с ребятами бегали в лес. Сейчас Андрей стоял на пригорке, словно шкипер на мостике судна, любовался окрестностями и на лице его невольно проявлялась влюбленная улыбка. Как же жарко! Он снял фуражку и вытер рукавом пот со лба. По вискам тут же побежали соленые капельки. Тут он почувствовал, что его белоснежная рубашка прилипла к спине. Краем уха он увидел, как Наталья пристально смотрит на него.

• Совсем ты большой стал, Андрей...С тех пор как уехал от нас в город тебя как подменили. И вроде шутишь и смотришь как всегда — да что-то не так словно...
• Да ты что такое говоришь, Наталя? Разве я чужой я вам стал?Тебе, дяде Славе, Екатерине Павловне, Евдокии, сестре твоей, маманьке твоей, Петру Андреевичу? Всей нашей Авдеевке?
• Ой, не знаю, Андрюша. Все ты верно говоришь, да сомневаться начала уж было...
• Брось, Наталя. Думаешь за два года уж поменяться успел? Да я же каждое лето с вами провожу — в том году, помнишь,приезжал на каникулы, и видишь, в этом тоже.
• Да тебе же в городе, небось, остаться хочется...Веселее там...танцы, кино...Вечером светло как днем на улице...девчат там много, наверное...Весной на пароходах катаешься? А на выставках бывал? в театрах? Всю Москву посмотрел уже небось? И товарища Сталина видел?
• Перестань, Наталя. Я не на праздник — я учиться поехал. На исторический поступил. На лекциях хожу, в библиотеку записан. В общественной деятельности участие принимаю. На комсомольских собраниях выступаю...Товарища Сталина по радио мы слушали на Первомай, а потом на демонстрацию ходили. Верно он говорит все. Как скажет — так и будет все.
• Вот видишь...Я как раз про то. На что теперь тебе я и наша деревня?
• Как на что? Думаешь, я ничего не помню. Это ж дом мой родной. Мы же выросли вместе с тобой, в школу вместе ходили, на речку....Я вот давеча утром, как зорьку встретил — на рыбалку пошел. Темно еще вокруг, соловьи разливаются в рощице, роса по ногам...звезды гаснут, собака лает у Тимофеевых во дворе....кобелюка ишь как вымахал-то, злится на всех теперь. А когда был щенком, то тискался я с ним. Уселся, значит, у камышей, возле старой ивы. Поймал карасей несколько и окуня. Вернулся, смолотил тарелку каши, что маманька наготовила, чаю напился, передохнул и косить пошел, знаешь, как здорово?
• Молодец ты, Андрей, сколько помню тебя — никогда не ленишься. В школе шустрый всегда...макулатуру собирал больше всех, отличником был, деду Грицко помогал...В огороде работаешь, скотину пасешь, в лес бегаешь...Как ты всегда это успевал?
• А потому, Наталя, что мое это, свое родное, понимаешь? А город — это так, временно. Вот выучусь, пойду работать, квартиру дадут — женюсь на тебе и заживем вместе тогда
• Ой ли? А сам в письмах писал, что нравится тебе, что совсем уехать хочешь...насовсем то есть. Писал, что с людьми познакомился новыми...Про меня, наверное, и забыл уже
• Да ну прости меня. Настроение-то такое было...А потом как приехал сюда- совсем другое дело. Как увидел деревню, луга наши, лес и речку нашу, так что-то проснулось внутри такое
• А как же я? Ты не ответил...Я-то не ровня небось городским девчатам. После них кажусь тебе дурой, да?
• Да что ты говоришь такое?Или на солнце перегрелась? Не дури, Наталя, помню я все. Все, что было, помню. Как дарил тебе ромашки, помню, как ранец носил, как на танцы ходили и на лодке еще катались. А как с уроками еще помогал ведь.
• Да...а что обещал мне, помнишь?
• Как не помнить, Наталя...Обидеть норовишь все. Да я такой как был, я слов на ветер не кидаю. Тогда, после выпускного сам признался тебе...А что теперь, не изменила ли ты себе?
• Шутишь, что ли?так несмешно совсем...
• Тогда решено. Лишь бы учебу закончить. Потом и сделаем. Уедем вместе с тобой. А в Авдеевку приезжать будем. Летом.
• Не смущай меня...и хочу верить тебе и боюсь тебя
• Чего же боишься?
• Что обманешь...
• Экая смешная ты, Наталя!да мы с тобой почти брат и сестра все время были, ты как родная мне. Сколько лет мы знаемся? И все не веришь?
• Боязно как-то все равно, Андрюша...
• Ох и дура ты тогда, хоть и красивая...

Андрей насмешливо прищурил глаза и небрежно смотрел на Наталью. Из уголка его рта торчала травинка. Он медленно пожевывал его, отчего она шевелилась в такт его дыханию. Наталья зарделась вся и отвернулась.

-Да ты прости меня, не дура ты вовсе и никогда не была таковой. Я же любя это...
• Как ты сказал?
• Любя...А что?
• Значит, любишь?
Андрей сплюнул травинку и подошел ближе. Его лицо раскраснелось от зноя, ладони стали потными, дыхание прерывистым. Он обнял Наталью обеими руками а плечи и притянул к себе.
• Да, люблю.
Наталья зажмурила глаза. Андрей с любопытством стал рассматривать ее. Так близко ему еще недоводилось видеть ее. Красивые вьющиеся волосы, прибранные заколкой с коралловым камнем, румяные щеки, голубая блузка и плиссированная юбка....Он почувствовал, как она напряглась на долю секунды...
• Да ты не бойся меня, я же все серьезно хочу. И свадьба будет. И Меланьку и Сидора и Макара позовем. И Евдокию с Петром Андреевичем. Всех.
• А ты меня любить...будешь?
• Буду, Наталя. Обязательно буду. Дай только доучиться. Потом все будет. Я тебя в город повезу. Ты хочешь в город-то?там метро есть — это когда поезд под землей ездит, раньше оно только у капиталистов было, а теперь и у нас есть. И за пятачок можно кататься — вышел — и ты уже в другой части города. Представляешь? А еще магазинов там много и школы и музеи и театры и зоопарк — я слона увидел. Знаешь, какой здоровый? Еще я был в «Малом театре» раз, понравилось очень. Тебе тоже город понравится, веришь мне? А в Авдеевку мы будем приезжать каждый год, хорошо?
• Да...да, как скажешь,Андрейка, я тебе верю. Всегда верила и теперь верю. Спасибо тебе!ты хороший...
• Да не надо верить — надо знать. Так и будет. А может сейчас прямо заберу тебя? Я там в общежитии обретаюсь. Комната большая и светлая.
• Не могу....мама не поймет.
• Да мы ей не скажем!
• Не могу...
• Ладно...
Налетевший порыв ветра откинул прядь Натальиных волос с ее лба. Андрей увидел, что она плачет. Он замолчал и ласково погладил ее по щеке
• Ну полно тебе....будет тебе...Значит, переедем позже. Осенью или зимой. А завтра — давай сходим в кино в наш клуб? Там же показывают кино по воскресеньям, как обычно?
• Да, давай.
Они постояли еще в молчании. Солнце начало припекать еще жарче. Воздух наполнился ароматами полевых цветов, скошенной травы...Слышалось стрекотанье кузнечиков, удары кувалды из кузницы, отдаленное мычание коров и отголоски людских голосов...Андрей ощущал тепло Натальиного плеча, запах ее духов, он чувствовал близость ее нежной кожи...Осмелев окончательно, он попытался поцеловать ее, но в последний момент Наталья отстранилась.
• Ты что, вся деревня ведь видит...Что люди подумают?
• Да ладно тебе
• Знаешь, может у вас в городе так и принято...
• Цыц, Наталя....не «у вас», а «у них». Я же свой вообще-то.
• Да-да, теперь узнаю нашего Андрейку, своего Андрейку. Не обижайся, я не нарочно сказала так...Но целовать при всех не разрешу.
• А когда разрешишь?
• Завтра разрешу. Когда в кино пойдем вечером.
• Значит, вечером разрешишь? Договорились. Но только это будет наша с тобой тайна.
• Будет-будет, Андрейка...
• Пойдем-ка назад в деревню. У меня еще дела, с Тарасом на пасеку поедем, лодку просмолить, еще коня подковать надобно...
По пути назад Андрей внутри радовался как дитя. Держа Наталью за руку и слушая вполуха ее щебетанье, он думал о том времени, когда они смогут быть вместе. Быть вместе, не таясь никого и ничего. Вести под руку первую красавицу деревни под взгляды всех соседей. Ох и пышную свадьбу закатит он. Договорится с председателем колхоза о лошадях и телегах для участников, выпишет «ЗИС» черный с лентами, поедут в райцентр в ресторан, потом гулять возле реки, телеграмму даст в город, чтобы фотограф приехал...А солнце все жарило, воздух все наливался цветочными ароматами. Андрей облизал пересохшие губы, снял фуражку, вытер пот со лба заново надел ее. Затем медленно расстегнул две пуговицы на рубашке и ослабил ворот. Они пошли через поле и Наталья со смехом сняла босоножки и лукаво подмигнула Андрею. Ее красивые ножки быстро-быстро засеменили по траве, горячей от солнца...Андрей залюбовался ею: «Ай да, Наталя, ай да дивчинка!Ишь ты, хороша-то как!...» Мысли его улетели далеко-далеко...в детство, в далекие уже школьные года: перед глазами встала Наталя — опрятная, красивая девчонка, с румяными щечками, двумя озорными озорными косичками на голове, с ниспадающей на лоб прядью русых волос, со смешной такой родинкой на шее, одетой в строгую черную форму с белым передничком. И сама-то тоже строгая, щеки надула, а глаза — важные-важные. Училась на отлично, ходила в кружок музыкальный, макулатуру со всеми собирала. Уже тогда она ему мила была. Дергал за косички, отнимал портфель, кидался снежками, - какой глупый он тогда был!а она все понимала и терпеливо ждала...и дождалась-таки. Теперь и ждать-то почти ничего не надо. Скоро-скоро совсем...
• «О чем ты думаешь?», - Наталя хитро смотрела на него, улыбаясь уголками глаз. «Мечтаешь о чем-то?»
• «Да разве осталось мне, о чем мечтать?», - он улыбнулся в ответ. «Ведь все, о чем мечтал, сбылось»
• «Ой ли!», - Наталя заливисто рассмеялась. «Не говори «гоп!» ужо...Уедешь в свою Москву и напрочь про меня забудешь ведь»
• «Да ты что?да как можно? Да я же...», - тут Андрей вдруг заметил, что Наталя беззвучно смеется и, переведя дух, заговорил уже медленно - «...ах ты, плутовка! Я-то купился, а она шутит». Шагнул к ней, обнял за руки и притянул к себе снова.
• «Ладно, прости, больше не буду так шутить». Она с нежностью посмотрела на него снизу вверх.... «Какой сегодня чудесный день!сегодня самый лучший день в моей жизни...», помолчав с минуту, она вдруг восторженно добавила — «А ты знаешь, сегодня — самый длинный день в году!»
• «Да?»
• «Точно тебе говорю!21 июня — самый длинный и самый солнечный день, я сама прочитала в газете давеча. В этот день солнце стоит над землей дольше всего, а ночь — короткая-короткая, сам ведь видел, наверное, как на рыбалку ходил»
• «Да, точно так было...Только сел — как светать начало...А ты говоришь, самый длинный день...?»
• «Ага, равноденствие называется он, летнее...Слушай, Андрейка, это будет наш день, давай? Давай приезжать каждый год в Авдеевку в этот день?»
• «Как прикажешь, Наталя. Только скажи — и будет так....Доверяешь, значит? Ну будь по-твоему»
На воротничок блузки Натальи сел огромный слепень и пополз к шее.
• «Обожди, сниму я мерзавца одного с тебя...». Наталья вздрогнула, а, увидев «мерзавца» рассмеялась.
Они шли по узкой тропинке, а вокруг простирался луг, все цвело, колосилось и наливалось силой...И душистый зверобой и злая крапива и синеющие маковки васильков и горькая полынь и по-детски наивные ромашки...Герани, одуванчики и чистотелы — целое море разнотравья, все это колыхалось на ветру, млело, наполняло воздух звонким терпким ароматом, который хочется вдыхать полной грудью. Слиться с ним и запомнить его навсегда...Солнце жарило невыносимо и теплое густое марево шло от самой земли, от огромного бескрайнего травяного моря с вкраплениями пестрых лепестков и кустарников. Стрекотали кузнечики, жужжали толстые полосатые шмели, перелетая с цветка на цветок. Стоял такой замечательный день, что кажется, рай на земле уже настал и первым делом принес такую погоду. Андрей сорвал фиалку возле тропинки и осторожно просунул ее стебелек за ухо Наталье. Она улыбнулась в ответ. По дороге в деревню она успела нарвать венок из одуванчиков, так что в Авдеевку вошла уже настоящей лесной нимфой в сопровождении храброго юноши, который осмелился открыться мифологической жительнице в чувствах и был вознагражден крылатой любовью.У околицы Андрей увидел Сидора и Петра Андреевича. Оба о чем-то спорили беззлобно, дымя трубками. Мужчины обменялись приветственными кивками и пожали друг другу руки.
• «А ты, Андрей, планы на Наталю имеешь какие?», - Сидор, здоровый, крепко сбитый мужик в красной рубахе иронично цыкнул и подмигнул Андрею.
• «А имею планы ведь»
• «Это какие же? Хорошие аль дурные?»
• «Ну полно вам, Сидор Потапович...Нравится она мне, жениться хочу. Уедем после в город. Решил я твердо это»
• «А не шутишь?а то испортишь нам девку и в город — шасть! А нам жить как-то...Где тебя потом сыщешь. Москва — это тебе не Авдеевка кака ишо»
• «Обижаете, дядя Сидор. Решил — и все тут будет. Доучусь — и поженимся. Осенью в гости ее заберу, а к зиме пожить приедет — все равно в деревне нечего делать. На работу устроится или по музеям и театрам ходить станем. Комната в общежитии у меня есть, не пропадем, чай»
• «Ну смотри....если сам решил — и она согласна, то добре....Пусть так и будет. Хоть и привыкли мы к ней уже. Я-то еще девчонкой малой ее помню...Да и тебя, Андрюха. Сижу, возок креплю или косу тачаю, а она носится тут, играется с куклами, кошками, да курами. Веселая она дюже...» - Петр Андреевич, долговязый казак, с густыми бровями и тонкими задорными усиками, которые он аккуратно стриг трижды в неделю, чем вызывал насмешки баб и мужиков со всей деревни.
• «Да все будет нормально. Не завтра же забираю ее. Да и девка она уже взрослая, сама решает, что делать. А чтобы уехать — паспорт у председателя справлю завтра же»
На том и расстались они. Андрей вернулся в хату, поел борща, пошкрябал мяса из чугунка, что наварила мать. После обеда поехал с Тарасом, проведал пасеку — ульи стояли полные меда, будет, что собрать в августе. Тарас, белокурый парень, гимназист, класса так 9-го, был скромный и тихий. Хоть и вырос он в деревне, да больше теперь полюбил город теперь. Переехала в Витебск его семья и помаленьку-потихоньку выветрился дух деревенского хлопца, озорника, науськивавшего собак на соседских курей и лазавшего на чужие яблони. Город изменил Тараса. Из детских страстей остались только плоты — маленькую Слочу он впервые переплыл в 7 лет и пчелы — дед Тараса был знатный пчеловод и многому обучил внука. Они выехали когда жара уже спала и, так, трясясь на старенькой телеге, запряженной рыжей клячей, по колдобинам да ухабам, перекидывались шутками-прибаутками прямо до самой опушки леса, где была пасека. Андрей посмеивался над городским юношей Тарасом Ивановичем, родившемся взамен озорного Тараски-хулигана. Тарас отшучивался, хотя и признавал правоту старшего. По возвращению Андрей стал смолить лодку, а уже вечером завернул со своей Анфиской к Макару. Анфиска была старой, но еще сильной кобылой. Она помнила отца Андрея, чья жизнь безвременно окончилась 10 лет назад у возле кузницы. Что не поделили они с пьяным трактористом, следствие так и не установило, но спустя неделю тракториста нашли повешенным в балке, километрах в 15 от деревни. Как он там оказался и почему повесился, - следствие так же не установило, на том оно и было закрыто. Макар охотно поболтал с Андреем, которого знал чуть ли не с рождения, как и других жителей деревни. Язык у Макара острый, деревенский, а ум — как у сыщика городского. Ему в рот пальца не клади и не сказывай лишнего — мигом запомнит, к делу потом пришьет и пошел слух гулять по Авдеевке.
Незаметно наступил вечер. На западе, в небе над Слочей раскинулись алые лучи заходящего солнца. Красные, оранжевые, багровые лучи долго пронзительно освещали небосвод. Посылая свое грозное предупреждение небо в последний раз обращалось к Андрею, к Натале, к Авдеевке и ко всему человечеству....Устало поблескивала речная гладь, зловеще-кровавыми пятнами покрылись флюгеры, печные трубы, медные тазы, сохнувшие во дворе...Заходящее солнце удлиняло тени людей на улице — и оттого Сидор и Петр Андреевич сделались вытянутыми, словно пришельцы с другой планеты, посетившие Землю. Лучи заглядывали в окна, как-будто проверяя и оценивая светелки и террасы — все ли на месте? Андрей неспешно возвращался от кузницы. Он сидел на краю телеги, лениво оглядывая давно знакомые с детства дворы, кур, копошащихся вдалеке, подрагивающие на ветру листья подорожника, шиповника, мать-и-мачехи....Анфискины подковы весело цокали по недавно проложенному по деревне асфальту. Мысли Андрея были далеко, на лице блуждала просветленная улыбка....Он был дома, в своей родной Авдеевке, которую уж не забудет до смерти, пусть ему предстоит объездить хоть тысячу городов и сел. Его будущая жена Наталя, его друзья — Сидор, Макар, Тарас...Да что там говорить — почти каждый двор был ему знаком и кто там живет и чем живет — все он с детства помнил. Вон там живут Захаровы — большая дружная семья, батька-то плотник корабельный, супруга его — в райцентре медсестрой работала, сейчас огород держит, детишек четверо. Там — семейство Петренко, точнее Аннушка только....батька с матушкой померли ее, а супруг ее запил, связался с дурной компанией. Решили они спьяну ограбить сельсовет — прошел слух, что председатель держит там заначку. В здание залезли, ничего не нашли, а выход найти не сумели. Так и уснули вповалку там. А наутро их повязали. Что потом сталось сталось с горе-грабителями — было ему неведомо. Сгинули в тюрьме или мотают срок еще где-то. А вон в том, покосившемся от времени, вросшем в землю домишке живут Константиновы — дружная и веселая семья. Небогато живут, но не тужат. Сами работают, не покладая рук. Небрежно повернув голову, Андрей прищурился от лучей заходящего солнца и нахмурился почему-то...Как-будто почувствовал недобрый знак, предзнаменование лихого в этих прощальных солнечных поцелуях перед наступающей тьмой неизвестности. Вот и дом. Анфиска свернула с дороги к хате, всхрапнула несколько раз и встала ровно возле забора. Распрягши лошадь, Андрей задал ей овса и пошел в сарай. Простой сельский сарай, выстроенный из щербатых, неказистых досок его отцом. Проковырявшись с полчаса в сарае, Андрей вернулся в дом. Перед сном, лежа в кровати, он еще раз прокрутил в памяти события за день. Наталя, луг, речка, тихая гладь Слочи, Тарас, ульи, кузница, Макар, Анфиска, лодка...Что-то тяжелое и печальное чудилось ему в витиеватой игре теней от керосиновой лампы на потолке, пламя неровно колыхалось, отбрасывая причудливые тени на потолке. Тени раскачивались из стороны в сторону, то вытягивались, то укорачивались, извивались в дьявольской пляске. Андрей еще долго думал о своей жизни, о Натале, об их будущем, о деревне, о счастье и еще о множестве других вещей...Уже засыпая перед ним вставала улыбка Натали, желтое море из одуванчиков, огромное бескрайнее голубое небо и ярко-желтое солнце...
Следующий день изменил все. Спустя годы Андрей не раз вспоминал все мельчайшие подробности, каждую деталь, жест, фразу...в памяти медленно проплывали яркие краски...Со временем они выцветали, делались блеклыми, размытыми...В последние годы Андрей уже очень смутно помнил все. Утро следующего дня прошло как обычно Андрей проснулся, сходил на речку искупаться, перекусил печеной картошкой с чесноком, поработал лопатой и мотыгой в саду. Когда солнце перевалило за полдень Андрей решил узнать время начала фильма и отправился к клубу. На полпути, проходя мимо сельсовета, он заподозрил неладное — во дворе собралась большая толпа. Женщины в цветастых платках и с авоськами, мужчины в кепках, ребятишки в сарафанах и рубашонках. Плотно сжатые губы, напряженные лица, в глаха — смесь внимания и легкого волнения. Андрея смутила тишина...Ни слова, ни возгласа, ни звука...Замерев в едином порыве, все смотрели в одну точку. Этой точкой был старенький серый репродуктор, закрепленный на сосне во дворе сельсовета. Андрей остановился и прислушался. По репродуктору шла какая-то трансляция, но слов было не разобрать. До Андрея доносились отрывистые куски категоричных, строгих фраз...Люди переглядывались между собой, их лица суровели, кулаки сжимались...Женщины испуганно шушукались за мужскими спинами. Председатель в очках на роговой оправе и с толстой папкой в руках смущенно озирался по сторонам. Андрей решил подойти и выяснить, в чем дело, но едва сделал несколько шагов, как толпа стала расходиться. Люди выходили в молчании с разным настроением — кто-то был растерян, лица других изображали ненависть и злость, некоторые были напуганы. Навстречу Андрею торопливо вышел Сидор с каменным лицом. «Сидор Иваныч, что случилось? По какому поводу собрание?», - Андрей хотел придать бодрости своим словам, но голос его невольно дрогнул. «Война, Андрюша...», - сиплым голосом ответил Сидор, не глядя на односельчанина. Андрей вздрогнул:
• «Что ты говоришь?»
• «Молотов выступал. Немцы без объявления войны напали на нас. Бои идут под Вильнюсом, Брестом, Ковелем. Такие дела, брат...Тяжело будет. Но победа будет за нами — так Молотов сказал и я так думаю тоже. Председатель говорит, эвакуироваться надо: фронт скоро может быть близко, а солдаты будут нужны. Да и в тылу работа имеется»
• «Когда эвакуация?»
• «Сейчас. Сказали — всех, кто может держать оружие и работать. Значит, я и ты тоже»
• «Уезжать нужно?сбежать, то есть? Сидор Иваныч, как вы можете?Авдеевку бросить?»
• «Дурень ты, Андрюха!как с детства был, так и остался. Укрепрайоны готовятся, оборону крепить будем. Солдаты потребуются. Врага бить нужно. Где и с кем ты его бить будешь?в поле? Авдеевку придется пока оставить — кто может, уйдет вместе с нами, прихватим продукты, припасы...останутся женщины, старики только. Всех не увезти, а этих немцы, мабуть, не тронут. Как окрепнем — сразу ударим и освободим землю нашу, вышибем врага подальше. А пока...под Смоленск поедем, там ополчение формируется, оружие раздадут, обучать войне будут. Ты ж, небось, в войну дитем игрался, а Сидор твой Иваныч Гражданскую всю прошел — под Каховкой, Херсоном, Перекопом был...Врангеля в Крыму бил. Небось не забыл я, как воевать-то, а ты - парень молодой, зеленый — тебя обучать надо...Тебе домой сходить, взять вещи, белье — час на все про все. И сюда возвращайся скоро.»
• «Какой час? Мы же с Наталей в кино собирались, в клуб...»
• «После войны теперь, Андрей...Такие, брат, дела...»
Все, что было дальше Андрей вспоминал как в бесконечном нереальном сне. Бегом домой, поцелуй матери, наспех обед — последний в их общей жизни, сбор вещей — портянки, сорочку, телогрейку, ушанку, - Андрей запихнул торопливо в мешок. Шматок сала да краюху хлеба сунул за пазуху. Подошел к колодцу-журавлю во дворе и загремел цепью. Услышал далекий плеск, потянул ведро наверх. Из колодца пахло прохладой и сыростью. Подтянув ведро к себе, Андрей поставил его на деревянный край. Колодезная вода была холодной, пить ее было трудно, сводило зубы...Андрей задыхался, но жадно, без перерыва пил эту родную, близкую, свою воду. Такой воды нет и не будет в его жизни. Ведь везде и всюду дальше — даже самая лучшая вода будет чужой. Напившись, он вернулся в хату. Бросил взгляд в красный угол — в полумраке, за белоснежным рушником, украшенным красными узорами по краям, угадывались отблески иконы. Спаситель строго смотрел на Андрея, а тот, растерявшись на миг, замигал глазами и уставился на светлый образ. Религиозным человеком он не был, хотя к иконам вражды не питал и к церкви всегда относился спокойно. Есть и есть такая. Затем Андрей опустился на лавку и осторожно покосился на мать. Та с заплаканными глазами смотрела на сына. Беззвучно прошептала - «На-ка, поешь еще» - и придвинула тарелку с борщом. Андрей с удивлением спросил - «А как же ты?». Мать утерла слезы платком и ответила: «Да ничего, кушай уж...Я как-нибудь потом». Покончив с борщом, Андрей крякнул от удовольствия, потянулся и привстал. Тут мать, до этого как-то сдерживавшая рыдания, приняласьснова всхлипывать - «Сыночек, родненький...ты уж осторожней, как можешь...Чтобы только не убили тебя....Возвращайся с победой уж». Андрей совсем растерялся - «Да ты не переживай...Мы вернемся же со дня на день. Врага разобьем!Смерть проклятым фашистам! Слышишь, мам? У нас армия сильная, мы победим. Так товарищ Молотов сказал по радио». Мать только качала головой и приговаривала все - «Андрейка, мой Андрейка...живи только. Возвращайся поскорее только...»

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Надев телогрейку и натянув кепку, Андрей вышел за калитку и обернулся. Сердце у него защемило. Мать стояла, молитвенно сжав руки. Ее глаза с мольбой смотрели на него. Щеки были мокрые от слез, волосы растрепались совсем. Такой мать Андрей запомнит навсегда. Последний вгляд, кинутый им на родную хату запечатлел все: соседскую собаку Жучку, маленькую черную дурашку, с разорванным ухом и большим белым пятном на брюхе, заливисто лаявшую на всех, кто заходил к нему. Зеленые кусты крыжовника, малины, усики клубники в огороде, солнечно-черные подсолнухи, заросли душистой мяты рядом с входом в дом, разлапистая старая яблоня, нарядно цветущая в мае, средневековый кованый петушок на флюгере, вьющиеся «объятия» плюща, ласково обнимавшего террасу...Этот образ намертво остался в памяти Андрея. И когда эвакуационную колонну на следующий день разбомбили «Юнкерсы» и Андрей впервые увидел боль, кровь и смерть. И при зимнем отступлении до Наро-Фоминска, когда заступы и лезвия лопат ополченцев натужно вгрызались в промерзшую землю. И после, когда в болотах Полесья против его взвода, лязгая гусеницами, повернулись «Пантера» и Panzer III. Долгих 3 года в его сердце широкими мазками белела родная хата, колыхались изумрудными пятнами заросли малины, крыжовника, медленно поскрипывал на июньском ветру петушок-флюгер, разносился по всему саду мятный аромат. Андрей не чувствовал холода, канонады и свиста вражеских пуль, окриков товарищей по оружию, запахов бензина, гари, намешанных со приторно-сладковатым запахом трупного разложения. Каждый вечер он засыпал с образом Натали в сердце и во сне чудилось ему, как зовет и манит она. И отступал горестный вкус войны и забывалась смертельная боль потерь.
На третий год сражений, фронт покатился на запад.С боями войска освобождали родную землю.На штабной карте появлялось все больше красных точек. Точки росли, образуя районы, местности...все больше городов освобождались от врага. Красный флаг взвился над Орлом, Курском, Белгородом, Харьковом...Андрея было уже не узнать. В личном деле появились строчки: «Гвардии сержант...награжден за отвагу...член партии...отмечен поощрением». Пылкий, романтичный влюбленный парнишка превратился в статного, плечистого мужчину. Вместо юношеского пуха на его лице появилась колючая щетина, кудряшки сменились коротким армейским «ежиком», а загорелые мускулистые руки привыкли к вороненой стали «ТТ» и ППШ. Новый образ довершали потухшая папироса в уголке рта и легкая хрипотца в голосе. Одно только чувство юмора и задорные карие глаза остались неизменным — в самые суровые минуты Андрей умел подбодрить и обычно мрачного лейтенанта и грубоватого сельского прапорщика, выходца с Урала и рядовых бойцов. Вот только чем дольше шла война, тем меньше повода для улыбок было. Перед глазами проносились бескрайние степи, людские боль и кровь, слезы стариков, стоны раненых, дымящиеся развалины домов, торчащие печные трубы, бродячие собаки и свист ветра в ушах. Со временем печальные военные пейзажи перестали удивлять, сердце больше не ныло так предательски при виде опустевших деревень, обугленных стен, закутанных в грязные платки беженцев...проходили тысячи испуганных лиц, взглядов, в которых угадывалась мольба, надежда, любовь и страх. На исходе предпоследней военной весны фронт приблизился к родине Андрея. Снаряды рвались уже на подступах к райцентру. Передовые части остановились километрах в 15 от окраины города. Накануне ночью прошла гроза и воздух был особенно свежим и прохладным. В темноте раздавалось урчание двигателей и лязгание траков, сдержанный матерок пехоты: солдаты проверяли боезапас и чистили винтовки, Вечером состоялось совещание в штабе, где разрабатывался план операции. Артподготовка была назначена на 4 утра. Затем в атаку пойдет танковый батальон, после чего из окопов поднимутся в бой солдаты. Всматриваясь в карту, испещренную стрелками, точками, пометками и флажками, Андрей понял, что через день-два его часть будет в районе Авдеевки. Планировалось большим ударом на северо-запад и юго-запад охватить крупный оборонительный рубеж врага. Затем клещи должны сомкнуться у Слочи — на северном и южном участке. В случае успеха операции у него будет день-два на...да, только день-два — так чертовски мало и так неприлично много для этих дней. Два дня...Да у него на глазах за несколько часов бывало менялась картина мира, нет, за несколько минут — когда вместо живых, веселых бойцов, озорно шутивших, игравших на губной гармошке и жадно затягивавшихся папиросой в минуты отдыха, оставались дымящиеся куски тел — когда под Воронежем взвод артиллеристов накрыли вражеские бомбардировщики. Лишь за несколько минут до этого Андрей еще беседовал с ними, отлучившись в штаб за распоряжениями от комдива. А тут — два дня...За два дня можно горы свернуть. Или наворотить горы. Скорее бы прошла ночь уже...Бои в районе затянулись К полудню четвертого дня вражеское сопротивление удалось сломить.Левый фланг корпуса смял первую и вторую оборонительные линии и устремился к Слоче. Завидев в окуляре бинокля блестящую полоску воды, мчащиеся вперед танки и зеленые гимнастерки идущих в атаку пехотинцев, Андрей решил улучить момент и выбраться в Авдеевку. В Авдеевку, оккупированную врагом на протяжении почти 3 лет. 3 зимы и 3 весны жила деревня без него — как-то она сейчас? Где Наталя — потерял он ее из вида в тот роковой день 22 июня, а что с ней стало после. Краем уха он слышал, что частично гражданским удалось эвакуироваться, кто-то лесными тропами пробирался к своим, другие подались в партизаны. Другие предпочли оставаться, перетерпеть. Особенно среди них было много тех, кому идти было просто некуда. Наталя была из их числа. В сознании Андрея она была частью деревни, почти всю жизнь она провела в ней, никуда не выезжая...родственников у нее не было, пойти больше она никуда не могла. Но может быть, ей удалось эвакуироваться со всеми и найти где-нибудь убежище. Тогда об этом знает кто-то из деревенских. Андрей слышал, как враг лютовал на наших территориях, про массовые расстрелы, репрессии, конфискацию скотины, насилие и поджоги домов. Но никак не увязывал это с Авдеевкой. Этого не могло быть в его сознании. Не могли эти шелестящие липы и кудрявые березы исчезнуть. Мазанные и бревенчатые хаты, с крышами, покрытыми черепицей или шифером, коричневые неказистые заборы, дворовые собаки, садовые цветы в огородах, аккуратно вскопанные грядки, ароматы цветов, звонкие веселые удары молота, доносящиеся из кузницы...Сейчас он сам обо всем спросит. Только доберется до места — и сам спросит. На выходе из штаба он столкнулся с прапорщиком — «Пархоменко, до Авдеевки подбросишь?» - «Зачем? Наши туда завтра собираются. Район все равно окружен, враг отступил за реку — торопиться некуда, завтра войдем и осмотрим все. Пойдут две роты на всякий случай. Основные силы подойдут позднее» - «Мне сегодня туда надо» - «Андрей, ты чего? До завтра не потерпишь?» - «Невеста у меня там» - «Авдеевка твоя была под огнем в эти дни. Из донесений летчиков известно, что дома пострадали во время штурма. Ели кто из жителей и остался, то спрятались в лесу. Они еще не знают, что враги выбиты. Вернутся сегодня-завтра, скорее всего. Еды, скорее всего, нет у них — завтра придумаем что-нибудь. Раздобудем подводы, полуторку еще загрузим» - «Пархоменко, никогда не просил тебя о чем-то, но прошу сейчас — дай грузовик с водителем. Мне обернуться туда-обратно недолго станет» - «Ты под трибунал меня подвести хочешь? Бензин сейчас на счету — война же...ладно, сходи к Левникову, если согласится — поедешь с ним. Загрузись чем-то, чтобы машину зря не гонять. Но чтобы сегодня вернул машину».
Левников, молодой ефрейтор, был родом с Кубани. Никогда не унывающий, чернявый, с усиками, он был классным водителем, весельчаком и балагуром. Вся рота знала его прибаутки, но каждый раз он умел застать кого-то врасплох, отчего остальные вокруг прямо покатывались со смеху. Дорога до Авдеевки заняла около часа. Старенькая полуторка, натужно урча, пробиралась по заливным лугам, лавируя между глубокими лужами, оставшимися после дождей и весенних паводков. Луга закончились и Левников остановил машину на сухом участке. «Все, товарищ сержант, дальше не могу ехать» - «Отчего же?» - «Видите, луг уж закончился — дальше увязнем, болото....сейчас дожди прошли, там с тропинки — шасть! И нет тебя, только уши торчат. Так и машина не пройдет - так что ножками надо...да и Авдеевка уже близко, там пригорок будет — и за речкой уже она, - я карту смотрел...А у вас невеста-то красивая?» - «Красивая? Подождешь меня здесь? Я схожу и гляну, как есть» - «А ежели красивая, то мне вас тут не дождаться, товарищ сержант, я лучше сразу обратно поеду» - «Ах ты, прохвост, Левников, следи за языком-то» - «Да я-то что, товарищ сержант, я-то с добром все вам» - «У тебя оружие есть?Враг отброшен, но отдельные группы могут» - «А чего ж ему не быть-то. Как обращаться с ним — знаю, не мальчик» - «Ну-ну, Левников, пошути мне еще. Оставайся, охраняй машину» - «Так точно, товарищ сержант.
...Послеобеденный майский день был прекрасен. С куста на куст перелетали сердитые мохнатые шмели, бабочки освящали каждый цветок своими прикосновениями. Беззвучно садясь то на тот, то на этот, они игриво выпячивали завитки и узоры на крылышках. Майские жуки чернели едва заметными точками на листьях и стеблях. Едва утихли залпы войны, как природа стала возвращаться к своему мирному укладу жизни. Все входило в свой привычный ритм, все было как всегда. И заметнее всего это было на цветущем поле. Андрей тяжело ступал кирзовыми сапогами по ковру из зеленых растений и цветов, стараясь не растоптать, не измять, не нарушить гармонию природы. Вчера прошел сильный ливень, а сегодня стало очень жарко — влага на кустах, цветах, деревьях и земле начала испаряться и стало нестерпимо душно. Мысли его возвращались в тот последний предвоенный день, который они провели с Наталей вместе. Столько планов, надежд и жизни впереди. Это было...это было 3 года назад, а кажется целую вечность. 22-е число разделило их жизни на ту и эту...Июньский день и поцелуй, которого не было и воскресенье завтрашнее, которое не наступит для них и фильм, который они не посмотрели в клубе...Андрей стал медленно подниматься на пригорок...Он знал, что через несколько минут он увидит деревню — с этого берега реки она как на ладони. В гору подниматься было не так просто — один раз он чуть не оступился и не покатился вниз в сапогах и форме. Усталый и слегка вспотевший он достиг пригорка и перед ним предстала страшная картина. Воронки от снарядов, везде развалины, обугленные остовы домов, в середине которых торчат почерневшие печные трубы. На площади — разбитая «зенитка» и брошенная противотанковая пушка с Новенький клуб превратился в груду кирпичей, двери сараев, амбаров, конюшен широко открыты, по улицам растерянно бродит несколько куриц, заборы частично разрушены, частично разобраны на дрова...ворота с остатками изгороди уже ничего не закрывали — остальной части забора просто не существовало, вдоль центральной улицы стояли наспех сделанные виселицы, над которыми вились, нервно шелестя крыльями, стая воронов...Тела играли роль чудовищных солнечных часов, отбрасывая тень от солнца на земле. Можно было, даже не прищуриваясь, узнать по одежде Меланьку, Афанасия, Петра Андреевича...На ветру тела слегка раскачивались, поворачиваясь от одним боком, то другим, то в анфас, то в профиль.А над ними раскинулось бескрайнее синее небо — как в тот далекий счастливый июньский день, а солнце начало припекать все сильнее, словно намереваясь перед вечером выплеснуть всю свою энергию, дать этому миру чуточку тепла и добра, которых так не хватало все эти годы. Откуда-то издалека позади слышались отзвуки голоса Левникова - «Товарищ сержант...ну как Авдеевка там...как невеста....что же вы не идете...». Андрей стоял не шевелясь, безмолвно всматриваясь в деревню...его взгляд блуждали по всей деревне, запоминая каждую деталь, каждый штришок, движение каждой травинки на ветру. Андрей смотрел на мертвую деревню спокойно, без эмоций. Ни один мускул не дернулся на его лице. Лицо превратилось в прозрачную, ничего не выражающую маску. Ничто не выдавало в нем ненависти или злости. Если бы кто-то увидел его со стороны, то решил бы, что он просто остановился на дороге и размышляет или засмотрелся на текущую реку или на горящий огонь. Он просто смотрел отвлеченно...его фигура напоминала высеченное из камня изваяние. На холме стоял сержант 12-й гвардейской Пинской Краснознаменной орденов Суворова и Кутузова стрелковой дивизии. Ветер трепал его за щеки, обвевал руки, плечи, туловище — и, обтекая его, устремлялся дальше. Ветер мягко ласкал его пропахшую потом гимнастерку, кирзовые сапоги, покрытые пылью и комьями грязи. Краем уха он слышал, как бежал к нему Левников, грузно топая сапогами, и затем, запыхавшись, с трудом взбирался на холм. «Товарищ сержант, что случилось, почему вы стоите и так смотрите, это же....ох ты...». Левников перевел дыхание и тоже уставился на деревню. Для него, как и для Андрея, такое зрелище не было новым. И в Черноземье и в Новгородчине и на Брянщине ему доводилось видеть эту страшную быль. Помнил он и бездомных собак, и заламывающих руки в беззвучном рыдании старух и оставшихся без крова чумазых, пугливых ребятишек и тела убитых, исколотых, простреленных, повешенных людей. Привыкнуть к боли, крови и смерти было почти невозможно, так что Андрей буквально силой одернул себя и быстро подумал - «Где Наталя?». Через минуту он уже бежал к реке, а еще через две отвязывал старый плот, укрытый в камышах...За ним бежал оторопевший, еще не отошедший от шока Левников. Грести было нечем, они прихватили валявшиеся неподалеку ветки старой ивы и помогали себе руками. Скоро они были уже на другом берегу Слочи и бежали со всех ног к деревне. Распахнутые двери домов, пустые глазницы окон, застывшие в страшных позах висящие люди, звенящая тишина, карканье ворон, разбросанные везде вещи, предметы утвари, одежда криком кричали о беде, о трагедии, о теплом куске мяса, выдранном из тела наживую. Андрей метался по деревне, заглядывая во все дома, открывая все подполы и залезая на чердаки в поисках Натали. Ее нигде не было. К вечеру из леса стали выходить жители деревни. Удалось спастить немногим. Андрей как раненный лев бросался от одного к другому, пытаясь узнать, что случилось. Испуганный Тарас с широко раскрытыми глазами шептал только «враги....расстреляли...увели...украли все...пограбили». Почти 2 часа поисков не дали результатов. Эту ночь Андрей и Левников провели в первой попавшейся избе — Андрей, не раздеваясь, бросился на кровать, но уснул только под утро, беспокойно метаясь по кровати. Левников расположился в горнице на старой циновке, укрывшись найденной телогрейкой. Наутро в деревню вошли войска. Проверка, построение, перекличка, отдых и пополнение боекомплекта. Через день дивизия продолжила наступать на Запад. Войну Андрей закончил где-то у Секешфехервара, дослужившись до звания младшего лейтенанта.

… - «Два «Мальборо», салями, пару кило винограда и чай, пожалуйста» - «Да, сейчас». Висящий на стене телевизор расскаывал что-то про бои в Аргунском ущелье, штурме Гудермеса, подсчитывал потери «федералов» и «боевиков». Пока продавщица ходила в подсобку за виноградом выпуск новостей закончился и начался блок рекламы, из которого все узнали, чем кормить кошку и как чистить зубы. Он не сразу заметил в углу между холодильником и витриной лохматого старика в потрепанном пиджаке с карими глазами. Он испуганно озирался по сторонам, потом стал что-то шептать, загибая пальцы, потом улыбнулся, облизал губы и медленно, шаг за шагом подошел ближе. «Пятьдесят с лишком годков уж прошло, так-то...». Он отвернулся от деда, нахмурился и стал разглядывать витрину. «Так-то, Наталя-то уж, поди, замуж вышла, та и дети, чай, есть уж поди...Ты не из города едешь, не видал ее там?» Он нетерпеливо передернул плечами и сделал вид, что не слышит. Работал телевизор, где мелькали в рекламном калейдоскопе памперсы, прокладки, анонсы телешоу, магазин телевизоров. Рядом уютно урчал холодильник, где стояли ровными рядами банки «колы», «спрайта» и «фанты». «Так-то она делась куда, ничего не сказала, не наю с того времени...везде ее искал и в лесу и в город ездил — и нет нигде». Он цокнул языком, сделал болезненную гримасу и отвернулся. Наконец показалась продавщица с виноградом. «Аннушка вот знает все. И о Натале знает, знает, да не скажет...почему не скажет-то? Так-то я каждый день хожу, а не говорит...» Продавщица хихикнула, заговорщицки подмигнула Ему и сказала, с трудом сдерживая смех - «Сумасшедший наш. Не обращайте внимания. Все Наталю ищет, да ошивается тут, надоел всем уже...Выгнать тебя надо, деда». - «Какую Наталю ищет?» - «Да не знаю, дочка или внучка...кто ж его поймет. Заладил все про деревню какую-то болтает. Я его лет 5 уже вижу, то пропадет, то опять придет. И стоит и смотрит и ищет все что-то. Ментам звонила — они махнули рукой, врачи руками разводят, на психа вроде непохож...и что за Наталя еще...». Дед, было потерявший интерес к беседе, вдруг по-детски наивно улыбнулся во весь рот, хлопнул в ладоши и заголосил, тараща глазами на все стороны - «Наталя, Наталя, вы знаете, небось?где она прячется-то. Совсем бросила меня. Из деревни, чай, уехала поди — и куда? Не сказала ничего...никому не сказала....А я-то жду». - «Что он несет? Какая деревня? У вас тут километров на 40 вокруг ничего нет. Дальнобои ночуют на стоянке и кафешка напротив хорошая есть. Мне в Польшу за товаром только по вашей трассе, через Гродно. Иначе и не стал бы заезжать». По телевизору начался американский боевик с «носовым» переводом. Продавщица оперлась руками о прилавок и сделалась серьезной - «Была тут деревня до войны. Авдеевкой звалась. Немцы сожгли ее говорят». Дед всплеснул руками и, взяв высокую ноту, закричал безумным голосом: «То да, то да! Авдеевка, так-то...мертвые, вижу...много...река...вороны летают....Натали нету. Нигде, чуешь?».Продавщица поежилась: «Знаете, страшновато, когда он так говорит. Как-будто видит что-то. Я думаю, врачам надо показать его. Совсем с банок съехал». Он поразмыслил с минуту и кивнул утвердительно - «Да, надо....Слышь, дед, шел бы ты отсюда, а? Не то врачам сдам или в милицию позвоню, хочешь в тюрьму?» - «Врачи там...не нужно...не нужно уже...мертвые они...все они, чуешь?Нет живых уже...Натали нет нигде». Он переглянулся с продавщицей. «Кто они-то?» «Люди»- «Какие люди?» «Та в деревне они...совсем никого...мертвые они, Наталю не нашел»... «А кто она?» - «Да жена моя» - «Нет, дедушка, знаете, вы не женаты и не были никогда. Помните, в том году еще мне говорили», продавщица приободрилась и заулыбалась. «То не жена...я ей сказал...последний день, в последний день сказал. Не успели». Он достал из кармана брелок с ключами от машины и начал машинально вертеть на пальце. «Так ты говоришь, не успел? А почему?» - «Война была...деревня сгорела, совсем никого». «Так-так, а документы у тебя есть? Что за деревня-то была? Авдеевка?» - «Та, точно так-то Авдеевка...Авдеевка, да». «Ты жил там, что ли?» - «Нет, я в городе жил-то..» - «В каком городе, старая башка твоя?городов сейчас много. Я тебе про деревню толкую. Ты не жил там?а чего трепешь нам?Паспорт покажи» - «Нет паспорта, ничего нет...сгорела деревня-то и нет никого...мертвые они все...» Он снова убрал ключи в карман: «Анют, старик-то из деревни той, кажется. Но документов нет...как он прожил столько времени?Кто же эта Наталя ему?». У деда выступила слюна, ее паутина повисла на губах и подбородке, белесые капли упали на пол. «Наталя-то жена моя...в деревне была...та нет деревни-то....сожгли ее....ищу народ оттуда-то». Продавщица замерла, озаренная страшной догадкой. «Он ищет Наталю ту. Из деревни. Которую немцы в 1941 сожгли», - еле слышно прошептала она. «Только Наталя, если ее не убили, уже померла, наверное, или ей за 70 уже». На ее щеках выступили слезы - «А этот, все ходит, ищет ее. 50С лишним лет ходит. Как он выжил-то? А я-то не пойму — какая деревня...Авдеевки той уже давно нет, там поле колосится, колхозным было, да сейчас разворовали все, как Ельцин пришел». А дед, указывая пальцем на потолок и грозя мифическим врагам все повторял, расплываясь в широкой улыбке - «Наталя-то, тут где-то, я чувствую...Вылезай-то....спряталась, поди...Ну-ка, ну-ка, иди ко мне уже...». Продавщица вздрогнула - «Он так каждый раз говорит. Приходит сюда и зовет ее». Он вздохнул и повернулся к деду - «А у тебя паспорт-то есть?» - «Нет ничего, война была...убили всех...в Авдеевку пойдем, покажу-то где живу. Идем же?» Продавщица одними губами прошептала - «Не ходите...Авдеевки нет давно. Там холмы и сорняки растут. Нет деревни, как немцы сожгли, так снесли дома. Куда приведет он вас?». «Слышь, дед, так нет твоей деревни. И паспорта нет, куда ж пойдем-то?». «Есть у меня, есть у меня...» - «Да что у тебя есть, старый?» - «Есть у меня....вот!». Старик полез за пазуху и вытащил замусоленный старый пакет. В нем были пожелтевшие газеты, билет на поезд Москва-Смоленск от 10.06.1941, выцветшая потертая фотография групповая, уже потрескавшаяся, с еле различимыми лицами, бюстом Сталина и надписью «Выпускной класс-1939. Авдеевка» и несколько писем, где простым карандашом значились ровные строки из слов — «Дорогой Андрей!...Передаем всей деревней тебе привет...Как ты в городе там....приезжай летом». Продавщица и Он замерли в немом изумлении.

...Спустя несколько дней по дороге из Вроцлава, когда пересекли границу, Он с великой радостью уступил место сменщику и растянулся на широком спальном месте. Ревел двигатель, мощные лучи фар разрывали темноту. Красный грузовой «Вольво» несся вперед, вглубь страны, прочь от европейских берегов. Неожиданно вдалеке показалось зарево пожара. Сменщик покосился на видимые за пару километров языки пламени и сбавил газ... «Вольво» недовольно заурчал и покатил медленнее... Из тьмы выплыл указатель со стрелкой - «Авдеевка — 2 км.». Сменщик расхохотался и толкнул Его в бок - «Слышишь, чего пишут?Авдеевка...ее мой дед разве что застал, а они пишут. Кой дурак повесил знак тот?» Он молча нахмурился, всматриваясь вдаль: «А что случилось там? Туда ехали, все нормально было же. Останови-ка, глянем». Сменщик весело кивнул и нажал на тормоз до упора. Двигатель «Вольво» изрыгнул проклятья, чихнул и застыл. Он открыл дверь и посмотрел. Впереди горел торговый киоск, милицейские сирены освещали окрестности красными и синими огнями, рядом стояла скорая с выключенными проблесковыми маячками. Толстый врач с большими усами и миловидная девушка фельдшер оживленно болтали с двумя рослыми парнями в серых милицейских куртках. «Эй, лейтенант, что там?» - Крепкий мужчина в серой куртке со светоотражающими элементами и в меховых рукавицах неспешно подошел к грузовику: «Да сожгли киоск. Наркоманы, наверное или братки...откуда только взялись здесь, тут же ничего вокруг нет. Долг может висел или просто жрать захотели...Кто его знает...Такое не редкость сейчас, 90-е же. Но в этих краях вижу впервые. Тут вашего брата всегда было много, Анька работала хорошо, все останавливались...» - «А скорая чего приехала?» - «Да два трупа внутри. Аньку-то за что — непонятно...и старик какой-то, документов при нем не было, не знаем, кто он...Висяк будет, тьфу!». Он кивнул ему и захлопнул дверцу. Сменщик потянулся к шкафчику с аудиокассетами - «Ну что, спросил?Можем ехать?» - «Да, давай»...Он медленно достал сигарету, размял ее, сунул в рот. Бросил взгляд на ярко светящуюся панель приборов, спидометр, тикающие часы, брелок с индейцем, флаги Польши, СССР и Германии на шкафчике, мужественный профиль сменщика своего...и отвернулся к окну. За окном проносилась ночь, блистающие в ночи указатели, дорожные знаки и аккуратная разметка шоссе. Из-за тучи выплыла большая луна. Ночь была звездная, звезды низко нависали над горизонтом. Он докурил сигарету, затушил окурок в пепельнице. Вздохнул, подумал - «Андрей с Наталей теперь точно вместе и счастливы» и откинулся на спальное место. Через секунду он уже провалился в крепкий, глубокий сон.